В моем семейном альбоме есть одна необычная фотография на толстом картоне с адресом какого-то фотоателье в Одессе. На фото изображена очень красивая молодая дама, одетая по последней одесской моде конца 19-го века, с огромной шляпой с перьями на голове. Это красавица Людмила Берг, урожденная Дубинина, родная сестра моей бабки Капитолины Павловны Поповой. Бабка была замужем за Никифором Поповым, начальником казачьей охранной части в Одессе, а красавица Людмила вышла замуж за брандмейстера Берга, из обрусевших немцев, который был начальником всех пожарных команд в Одессе.
Как рассказывала бабка, если в Одессе случался пожар, впереди мчался на казенной тройке лошадей брандмейстер Берг и трезвонил во все колокола, чтобы люди разбегались и не попали бы под колеса его пожарной команде. А за ним с таким же трезвоном, гиком и криком мчалась его пожарная команда. На этот дикий шум и гам со всех концов Одессы слетались другие пожарные команды бравого брандмейстера Берга.
У красавицы Людмилы были сын Виктор и дочка Женя. Когда Виктор вырос, он стал капитаном дальнего плавания и переменил себе фамилию: вместо Виктора Берга он стал Виктором Дубининым, то есть взял девичью фамилию своей матери. Но советскую власть обмануть трудно, и этот камуфляж не помог – в конце 20-х годов Виктор был арестован ГПУ по делу "Голубой собачки".
Дело это заключалось в том, что несколько молодых людей встречались у одной знакомой, у которой был белый пудель. Когда этого белого пуделя купали, то к воде добавляли синьки, и белый пудель становился синим. В результате в этой компании говорили: "Встретимся в субботу у синей собачки!". В ГПУ сочли это тайным кодом заговорщиков и состряпали из этого политическое дело "Голубая собачка", и всю эту компанию интеллигентов отправили рыть Беломорканал. Когда этот канал закончили, то первый корабль по шлюзам вел капитан дальнего плавания Виктор Дубинин, и это даже в кинохронике показывали. Во всяком случае, так рассказывала моя бабка Капитолина Павловна.
Если Виктор Дубинин пошел в отца, то его сестра Женя пошла в мать – она получилась очень красивой барышней. В 1919 году, в самый разгар Гражданской войны, в Одессе в возрасте 17 лет она училась в Институте благородных девиц. И вот тут красотка Женя учудила. Она перепрыгнула через забор в Институте благородных девиц и сбежала с революционером, да еще каким – бывшим матросом со знаменитого крейсера "Аврора", который стрелял по Зимнему дворцу.
Советские историки писали, что матросы – это краса и гордость революции. А матросы с исторического крейсера "Аврора" – так это почти ангелы или бриллианты чистой воды, о которых буревестник революции Максим Горький писал так:
Господа! Если к правде святой
Мир дороги найти не умеет –
Честь безумцу, который навеет
Человечеству сон золотой!
Вот ради такого сокровища красотка Женя перепрыгнула через забор в Институте благородных девиц и сбежала с революционером и красным партизаном Сережкой Прудниченко, а потом и вышла за него замуж. В действительности это был угрюмый детина огромного роста со следами оспы на лице, то есть рябой, который хвастался, что вся его родня умирала от белой горячки, то есть потомственный запойный алкоголик. Видно, недаром в народе говорят: "Любовь зла – полюбишь и козла!". И еще говорят: "В семье не без урода!".
Позже, в 1933 году, когда мне было 15 лет, Сережка, выпив и повеселев, показывал мне свою семейную реликвию. Это была большая групповая фотография, на которой было изображено человек 50 в гражданских пальто и куртках, но с винтовками и пулеметами. Спереди каждый человек был пронумерован, а на обороте были фамилии. Сережка поясняет:
– Это картина историческая. Это 1-й Московский партизанский отряд Красной гвардии, из чего позже родилась Красная Армия. Половина этих людей погибла во время Гражданской войны. А вторая половина попала в Кремль, в правительство, в большие начальники. Но потом все они перестреляли друг дружку: большевики, меньшевики, эсеры, троцкисты, уклонисты, анархисты, оппортунисты, шовинисты, всякая сволочь. За власть боролись, грызли горло друг другу. В результате в живых остался только один человек – это я!
Сережка тычет пальцем в середину этой картины:
– Видишь этого мордоворота? Это я в молодости. Единственный, кто остался в живых! А кто меня спас? Меня спасло белое вино – водка. Вот она, родимая моя! Меня отовсюду выгоняли как запойного алкоголика.
После революции за особые заслуги Сережку назначили начальником погранотряда где-то на румынской границе. Дальнейшее рассказывала тетя Женя, как ее называли в нашей семье: "Граница проходила по маленькой речушке. Ну и там, конечно, контрабанда. С румынской стороны приезжает румынский еврей с телегой французского коньяку. А на советской стороне его поджидает советский еврей. Румынский еврей бросает советскому еврею через речку камушек с веревкой. А затем по этой веревке начинают переправлять коньяк, привязывают за горлышко. А Сережка со своими пограничниками сидят в кустах и наблюдают. Когда весь коньяк переправлен на советскую телегу, Сережкины пограничники стреляют в воздух, евреи разбегаются, а телега с французским коньяком остается в руках Сережки, которому только этого и нужно.
Тогда начинается всеобщая пьянка. Пьет не только Сережка, но и весь его погранотряд. Штаб отряда был в богатом доме с пианино. Ну и я, конечно, играла на пианино. Пьяный в дым Сережка говорит: "Я тоже могу играть на пианино!" И давай палить из своего маузера по клавишам пианино.
Затем Сережка со своим помощником устроили состязание в стрельбе по мишени. Прямо перед штабом. Они по очереди становятся раком, и второй стреляет по первому из маузера. Как писал Маяковский: "Ваше слово, товарищ маузер!". Слава богу, они были такие пьяные, что на ногах не стояли и никуда не попадали". Такие были забавы у тети Жени.
В конце концов, Сережку из пограничников выгнали как алкоголика. Но советская власть не забывала, что Сережка – матрос с исторического крейсера "Аврора", который стрелял по Зимнему дворцу, что это краса и гордость революции. Поэтому ему помогали. Когда-то он был рабочим-слесарем. Ну его и пристроили инструктором слесарного дела в знаменитую Бутырскую тюрьму, в мастерские, где работали заключенные.
С середины 20-х годов тетя Женя и Сережка жили в Москве, улица Мишина, 27, это около Петровского парка и стадиона "Динамо". Но периодически Сережка куда-то бесследно исчезал. Значит, начался очередной запой. Потом его собутыльники приносили героя революции – без памяти, в грязи и крови – и клали на порог тети Жени. И так до следующего запоя.
Несмотря на такую жизнь, у тети Жени было два сына. Тогда заядлые коммунисты вместо крестин устраивали "октябрины" и называли своих детей в честь новых коммунистических святых. Таким образом старшего сына тети Жени назвали в честь Карла Маркса – Карлом. А младшего сына "октябрили" в честь Владимира Ленина – Володькой.
Когда Карл Прудниченко вырос, он оказался глуп как пробка, и пошел работать простым рабочим на 1-й Московский часовой завод. Вскоре он был арестован за воровство на производстве и отправлен в колонию для малолетних преступников. В первые дни войны 1941 года тезка Карла Маркса был призван в армию и пропал без вести в боях за Москву.
Младший сын тети Жени – Володька, тезка товарища Ленина, в конце Второй мировой войны был лейтенантом Красной Армии. Где-то уже в Венгрии его солдаты нашли бочку спирта и, на радостях, распили ее. Но это оказался метиловый спирт, технический, отравленный. В результате несколько солдат умерло, несколько ослепло, а Володька попал под суд за то, что недосмотрел. После войны Владимир Сергеевич Прудниченко всю жизнь работал слесарем-водопроводчиком. У него были две дочки – Оля и Люся. В моем семейном альбоме есть их фотография в 1966 году в Киеве: сидят в купальных костюмах две миленькие девушки лет этак по 18-20. Сняты они вместе с сыном моего сводного брата Сергея Олевинского. Сыну Сергея на вид тоже лет 20, и выглядит он очень хорошо, прямо красавец. Последний известный мне в 1986 году адрес Людмилы Владимировны Прудниченко такой: Лосевская улица, 22, кв. 82, Москва, 129347. Больше я ничего не знаю.
Сам герой революции в 1941 году попал на фронт, затем в окружение и плен. Но старый алкоголик оказался живуч: из плена он бежал и всю войну работал кочегаром в Одессе. После войны он вернулся домой и спокойно умер в своей постели. Последние годы тетя Женя работала ночным сторожем на каком-то заводике. Несмотря на свое буржуазное происхождение, бывшая воспитанница Института благородных девиц никогда не жаловалась ни на своего злосчастного мужа-алкоголика, ни на свою собачью жизнь, ни на чертову советскую власть.
Сегодня, в 2003 году, в России демократия-ворократия, и некоторые люди с тоской вспоминают былую советскую власть, времена Хрущева и Брежнева, когда им жилось лучше, чем теперь. Эти люди могут спросить меня:
– Григорий Петрович, скажите, а вам еще не надоело там, сидя в Америке, оплевывать нашу родную хорошую советскую власть?
Отвечаю: "Нет, нет и нет! Советская власть – это была преступная власть, которая стоила России более 60 миллионов человеческих жизней. И жизней не худших, а лучших. И чтобы в будущем не повторять ошибки прошлого, нужно напоминать эти ошибки, глупости и преступления советской власти.
А теперь посмотрим на боковые ветви моего семейного древа...
Возьмем моего дядю Веню, брата моей матери, Вениамина Никифоровича Попова, который был на 12 лет старше меня. Если я был, как говорили, ровесником Октябрьской революции, то есть 1918 года рождения, то дядя Веня был 1906 года рождения. В 1920 году первое, что сделала советская власть для дяди Вени, которому тогда было 14 лет, – это его выгнали из школы с волчьим билетом, то есть без права дальнейшей учебы. Как сына казачьего полковника, как классового врага. И 14-летний мальчик стал пролетарием.
Это, вместе со страшным голодом 21-го года, было частью политики "расказачивания", проводившейся советской властью. Когда дядя Веня немного подрос, не имея даже среднего образования, он пошел работать простым рабочим в "Артскладе". Это были какие-то ремонтные мастерские при "Артиллерийских складах". Получив первое жалование, он, на радостях, взял меня, мальчишку, в кино. Помню, шел американский боевик "Черный мустанг", а кинотеатр назывался "Патэ", что по-французски означает "пирожок", это еще с царских времен название.
И еще мне запомнилось, что дядя Веня невзначай спас меня от серьезного несчастного случая. Будучи мальчишкой, я нашел где-то на чердаке аккуратную деревянную коробку с иностранными надписями. А в коробке было с дюжину жестянок размером как банки для ваксы с припаянными по бокам ножками. Однажды вечером я решил посмотреть, что там внутри этих загадочных жестянок. Я взял одну из жестянок, положил на стол в кухне и нацелился ножом, чтобы проткнуть ее. Но буквально в этот момент в кухню вошел дядя Веня. Увидев жестянку в моих руках, он говорит:
– Э-э, осторожно! Это может взорваться...
– А что это такое? – спрашиваю я.
– Это петарда, взрывается, как ручная граната, – И он объясняет мне, что это оружие железнодорожных обходчиков. Если обходчик видит, что рельсы повреждены, он забегает вперед и ставит на рельсы петарду. Когда петарда взрывается, машинист тормозит и останавливает поезд.
Работая в "Артиллерийских складах", со всякими взрывчатыми веществами, дядя Веня знал то, чего, конечно, не знал я. Если бы он вошел в кухню на несколько секунд позже, очень возможно, что я остался бы без пальцев или без глаз. Конечно, никому я этого не рассказывал. То снаряд застрял у меня над головой – и не взорвался. То петарда была в руках, готовая к взрыву и, слава Богу, не взорвалась из-за дяди Вени. Как говорила моя бабка-полковница: "Ох, везет тебе!".
Спустя несколько лет рабочие ремонтировали фундамент нашего дома и нашли там одну из моих петард. Они тоже решили посмотреть, что там внутри этой жестянки и стукнули по ней молотком. Произошел взрыв, было много крови, и вызывали карету "скорой помощи".
Дядя Веня женился рано на простой и скромной девушке Тамаре и вскоре у них родился сын Гурий, а затем и дочка Манечка. Жили они недалеко от нашей семьи. Мы жили на ул. Московской, 45, а они – на ул. Московской, 28. Теперь дяде Вене нужно было кормить семью, и он устроился на работу посерьезней – начал работать электросварщиком на единственном в Новочеркасске механическом заводе имени Никольского, где он и проработал всю жизнь, позже став мастером и начальником электросварочного цеха. Так из сына казачьего полковника сделали настоящего хорошего пролетария.
Когда в 1941 году началась война, дядю Веню сразу же призвали в армию, и всю войну он честно воевал простым солдатом, защищая Родину-мать, которая для него оказалась мачехой. Историю его сына, Гурия Вениаминовича Попова, я уже описал в главе "Казачья кровь". А про его дочку Манечку я просто ничего не знаю. Ведь когда я сбежал на Запад, я стал государственным преступником, и всякая связь с родственниками прервалась.
Следующим мужчиной в нашей семье был мой старший брат Сергей Александрович Олевинский, сводный брат, от первого брака моей матери. Но жили мы как родные братья. Сергей говорил, что его фамилия берет свое начало от минерала "олевин". Я проверял по энциклопедии, и действительно там есть минерал "олевин". До революции его отец был адвокатом, а после революции – каким-то счетоводом в Ставрополе.
Сергей был на 6 лет старше меня, то есть 1912 года рождения. Он окончил среднюю школу в 1930 году и хотел поступить в наш Новочеркасский индустриальный институт, который был тут же, рядом. Но не тут-то было! В то время советская власть называла себя рабоче-крестьянской властью, и посему к высшему образованию допускали только детей рабочих и крестьян. В то время к власти уже пришел дорогой товарищ Сталин, и начались всеобщая коллективизация и индустриализация. В общем, в институте моему Сергею говорят:
– Если вы не сын рабочих и крестьян, то идите и зарабатывайте "рабочий стаж" собственным горбом. Только три годика. И тогда приходите к нам.
Сначала Сергей работал грузчиком, грузил арбузы на баржи. Потом он устроился коллектором в геолого-разведочной экспедиции на Кавказе, собирал там всякие камушки. Эта работа ему так понравилась, что он решил стать геологоразведчиком. С Кавказа Сергей привез настоящий кавказский кинжал, красивую шкуру горного козла и кизиловую дубинку, где дерево такое тяжелое, что тонет в воде. Все это он подарил мне.
Проработав три года в качестве рабочего, искупив свои грехи перед советской властью, в 1933 году Сергей поступил на горный факультет нашего Индустриального института. За последующие 5 лет учебы его еще несколько раз выгоняли из института как классово неполноценного, но потом он с трудом восстанавливался. Поэтому я очень удивился, когда в 1938 году Сергей окончил наш институт с "красным дипломом", или дипломом 1-го класса, что означает "отличные" отметки по всем предметам за все 5 лет. Вот вам и классово неполноценный, который оказался лучше других?! И здесь генетика оказалась сильнее марксизма.
Кроме того, на груди Сергея болтался маленький спортивный значок ГТО-2, то есть "Готов к труду и обороне" 2-й степени, получить который было довольно трудно: бег на 5 километров за определенное время, пробег на лыжах 40 километров с полной военной выкладкой тоже за определенное время и всякое другое. Такой значок имели только хорошие спортсмены. Я, например, имел только значок ГТО-1, который давали всем, и обычный "синий диплом", который тоже давали всем. Будучи старшим братом, Сергей таскал в дом всякие интересные книги, которые я с удовольствием читал.
Став горным инженером и отработав 3 года в шахтах, в 1941 году Сергей работал заведующим учебной частью в каком-то мореходном училище в Керчи. Поэтому, когда началась война, его взяли во флот, в морскую пехоту. Так он прошел всю оборону Одессы, где были серьезные бои. Затем их морем эвакуировали в Севастополь. Таким образом, Сергей пережил всю оборону Севастополя, был тяжело ранен и эвакуирован самолетом на Большую землю. Кажется, он дослужился до какого-то офицерского чина.
Как было принято в те времена, Сергей женился сразу же по окончании института. Его жену звали Ниной. И сразу же у них родилась дочка Светлана. После войны у них родился еще сын, которого я видел только на фотографии, но имени которого я не знаю. После войны Сергей жил в Киеве.
Интересно то, что я использовал Сергея в качестве прототипа для главного действующего лица в моем романе "Князь мира сего" Максима Руднева, который стал большим чертом в ГПУ – НКВД – КГБ и красным кардиналом Сталина. Юношеские годы двух братьев Рудневых списаны в точности с нашей жизни с Сергеем. И драка из-за собачьей плетки была. И ружье-фроловка стреляло. И стрельба из маузера была. И немецкая овчарка Рекс, которую переехала машина, тоже была. В результате немножко придурковатый Сережка Генебарт, почитав "Князя", говорит мне с упреком:
– Твой брат-кагэбэшник расстреливал моего отца...
– Сережка, ведь там написано, что это роман, то есть выдумка, фантазия.
Но Сережка не верит и настаивает на своем. Однако даже такой серьезный читатель, как ЦРУ, тоже заинтересовалось моим братом: целых полтора года проверяли, платили мне деньги, только чтобы, в конце концов, спросить:
– Мистер Климов, а скажите, кем был ваш брат?
На что я ответил им так:
– Знаете, мы, бывшие советские люди, не любим говорить о наших родственниках, оставшихся в СССР.
ЦРУ США также ошибалось, как те голуби, которые клевали виноград на картине художника. Я думаю, что моему Сергею было бы очень приятно, если бы он знал, что он попал в литературные герои и наделал такого переполоху в американском ЦРУ. А на самом деле он был просто скромным горным инженером, и никаким не большим чертом в КГБ. Слава Богу, в нашей семье ничего такого не было. Если не считать матроса с крейсера "Аврора", красу и гордость революции.
Теперь посмотрим, как работают американская разведка и контрразведка, ЦРУ и ФБР.
Однажды, когда я еще жил на Риверсайде, мне позвонили из ФБР и пригласили зайти к ним. Мне было любопытно заглянуть в берлогу Федерального уголовного розыска и одновременно контрразведки. Главная квартира нью-йоркского отдела ФБР тогда помещалась в шестиэтажном здании на углу 3-й авеню и 69-й улицы. Меня встречают два агента в полупустой комнате с серыми стенками. Один из них кладет на стол фотографию, снятую телеобъективом: какой-то дядя выходит из какой-то двери на улицу, но фотография паршивая, размытая, снятая издалека, и спрашивает:
– Мистер Климов, вы этого человека знаете?
– Во-первых, фотография плохая и ничего здесь не поймешь. Во-вторых, я этого человека не знаю.
Следующий вопрос мне не понравился:
– Вы учились в специальном институте иностранных языков?
– Какой такой "специальный"? Это такой же армейский институт иностранных языков, как ваш языковой институт в Монтерее, в Калифорнии.
– Но люди, которые окончили ваш институт в Москве, теперь работают в советских посольствах по всему миру – и они нас интересуют. Можете вы назвать нам тех людей, кто учился вместе с вами?
– На этот вопрос я отвечу вам с величайшим удовольствием... Во-первых, в Москве я учился в 1944 году, а сегодня у нас 1957 год, то есть с того времени прошло 13 лет – и, естественно, что я никого и ничего не помню. Но это не самое главное. А самое главное в том, что сейчас у меня нет никакого желания помогать вам...
Я нахально развалился на стуле и поучительно говорю:
– Я сбежал на Запад в 1947 году как политический беженец. Знаете, как американцы меня встретили? Посадили в одиночку в знаменитый концлагерь "Кэмп Кинг", главная квартира американской контрразведки в Европе. И держали там 6 месяцев, ничего не говоря. Вот тогда они должны были бы спрашивать то, что вы спрашиваете сегодня, через 13 лет. Но это их не интересовало. Их интересовало другое. Угадайте, сэр, что их интересовало?
Я выжидающе посмотрел на агентов ФБР, но они молчали.
– Ваши собратья обокрали меня с ног до головы. Они конфисковали, или украли, у меня удостоверение личности, что я ведущий инженер управления промышленности Советской военной администрации, пропуск через границу СССР на специальной денежной бумаге и диплом инженера. Но это означает для меня большие потери в профессиональной жизни. Кроме того, они украли у меня 20.000 немецких марок и 5.000 советских рублей, новеньких, хрустящих, прямо из Госбанка, за выслугу лет в Красной Армии. Все это происходило под звуки американского гимна, который играли каждое утро, под развевающимся американским флагом. Каждый раз, когда я слышу американский гимн, я автоматически вспоминаю концлагерь "Кэмп Кинг".
– Вы пригласили меня сюда, в ФБР, в результате доноса. И я прекрасно знаю доносчика – это Владимир Юрасов-Рудольф-Синельников. Он хвастается, что в СССР он сидел в концлагере за политику, за анекдот против Сталина. Знаете, что это за анекдот?
Я еще раз посмотрел на агентов ФБР и улыбнулся:
– Он сидел в концлагере за педерастию. Больше того – как гомосексуальная проститутка. А у таких людей своеобразная психология: в советском концлагере он был "стукачом", доносчиком, фискалом. А в США он работает на Радио "Свобода" и занимается доносами на всех и вся, в ФБР и ЦРУ – хочет выслужиться. Вот так он и на меня донес из-за этого Московского института иностранных языков. Кстати, этот институт я подробно описал в моей книжке "Берлинский Кремль". Так что ничего секретного здесь нет. Это дело пустое.
– Но чтобы вам как-то помочь, я хочу предложить вам одно интересное дело. Об этом писали в газетах: этак в 1952-1953 годах ЦРУ засылало в СССР три группы агентов, которых сбрасывали на парашютах с американских самолетов. Но все они садились прямо на штыки энкавэдистов. И это было явное предательство. Тогда я жил и работал в Мюнхене, и все это происходило вокруг меня. Но дело это страшно запутанное. Могу сказать только одно: ключом к этому предательству является гомосексуальность. И это дело не раскрыто по сей день. Тут вам мог бы помочь Владимир Юрасов-Рудольф-Синельников, гомосексуальная проститутка. Так или иначе, он знает всех участников этого дела. Нужно только на него хорошенько нажать. Итак, желаю успеха...
И еще одна мелочь. Я иммигрировал в Америку по специальной визе, которую дают только особо заслуженным агентам ЦРУ. При этом я проходил проверку на последнем американском изобретении – детекторе лжи. Проверял доктор-психолог, капитан американской армии, свободно говорящий по-русски. Было только два существенных вопроса: не шпион ли я и не педераст ли я? Потом я спрашиваю симпатичного доктора: "Ну, что говорит ваша машинка?". Доктор говорит: "Машинка показывает, что у вас очень хорошие нервы".
Зачем я это вам рассказываю? Джентльмены, один из вас сидит напротив меня, а второй сидит сбоку и наблюдает за моими реакциями: нервничаю ли я, дрожат ли у меня губы или руки, не буду ли я заикаться? Вот я и хочу вам помочь: на таких дешевых фокусах вы меня не поймаете.
В феврале 1958 года у меня раздался телефонный звонок:
– Мистер Климов, Вас беспокоит профессор Лоренц Хинкле из Корнеллского проекта при Медицинском центре Корнеллского университета. Мы читали Вашу книгу "Берлинский Кремль" и считаем Вас лучшим советским психологом на Западе. Мы же сейчас анализируем группу венгерских беженцев, принимавших участие в Венгерском восстании 1956 года, и мы хотели бы пригласить Вас поработать с нами, как консультанта с советской стороны. Можем ли мы встретиться завтра?
Так я попал в Корнеллский проект. Конечно, я не верил ни одному слову профессора Хинкле. Просто это опять зашевелились мои бывшие друзья из ЦРУ, которые всегда маскируются. Если агенты ФБР честно признаются, кто они такие, агенты ЦРУ скорее откусят себе язык, но не скажут, что они из ЦРУ.
Каждый раз, когда в ЦРУ какой-нибудь скандал, провал или предательство, вроде полузабытой истории с энтээсовскими парашютистами, в Конгрессе устраивают очередную порку ЦРУ, и по Вашингтону продают насмешливые нагрудные значки с надписью: "ЦРУ – наша работа такая секретная, что даже мы сами не знаем, что мы делаем!".
Если вы становитесь штатным агентом ЦРУ и подписываете соответствующий контракт, там значится, что вы являетесь агентом Правительства Соединенных Штатов Америки, а ЦРУ там вообще не упоминается. Этот контракт, с цветными полосами, означающими сверхсекретность, вы подписываете в 6 (шести!) экземплярах, но ни одного экземпляра вам на руки не дают – и ничего вы потом не докажете. И эта сверхсекретность частенько вредит работе ЦРУ.
У ЦРУ есть прекрасная штаб-квартира в окрестностях Вашингтона, но между собой агенты ЦРУ встречаются в ресторанах, кофейнях или фойе гостиниц. Гарвардский проект маскировался за Военно-воздушными силами. А что маскируется за новым Корнеллским проектом?
Профессор Хинкле встретил меня честно: не в какой-то кофейне, а в своем служебном кабинете и в белом халате доктора. Он честно сказал мне, что раньше он был врачом-психиатром в американском военном флоте, а сейчас он вице-президент Корнеллского проекта, где президентом является профессор Гарольд Вольф, он же одновременно директор психиатрической клиники Медицинского центра Корнеллского университета, с которым профессор Хинкле познакомит меня позже, в ходе нашей совместной работы.
Корнеллский медицинский центр – это колоссальный госпиталь, красивый комплекс модерных небоскребов, занимающий несколько кварталов по Йорк-авеню, между 68-й и 71-й улицами. Когда смотришь на этот огромный госпиталь, невольно думаешь: "Откуда американцы берут столько больных, чтобы наполнить этот госпиталь?"
Профессор Хинкле честно дает мне брошюру, где подробно описывается работа Корнеллского проекта и его работники. Здесь собрали светил американской социологии и психологии из разных университетов и дают им следующие задания: проверять американских военнопленных во время Корейской войны, проверять влияние наркотиков вроде ЛСД и алкоголя в экстремальных политических процессах, проверять венгерских беженцев, принимавших участие в венгерском восстании 1956 года. Этим-то они и занимаются сейчас. Все это делается по заказу Правительства США, за спиной которого стоит... Это я и сам знаю – стоит ЦРУ, которое всегда прячется и маскируется.
Я слушаю профессора Хинкле и думаю: "Пой, птичка, пой... Знаем мы эти песнопения... Но что ЦРУ хочет от меня лично? Не нравится мне это кодло психологов и психиатров, где рядом сумасшедший дом. А что от меня хочет ЦРУ, это выяснится позже. Конечно, агенты ФБР настучали на меня в ЦРУ".
В первый день моей работы устроили маленькое собрание. На почетном месте во главе стола сидит маленькая уродливая старушенция, похожая на ведьму. Это знаменитая Маргарет Мид, профессор антропологии Колумбийского университета. Она прославилась тем, что когда-то в молодости, будучи лесбиянкой, она изучала лесбиянство среди островитян на островах Тихого океана и написала об этом целую научную книгу. Старушка что-то бормочет.
По бокам стола сидят человек шесть профессоров, американских светил социологии и психологии и я в том числе. Каждый профессор что-то бормочет насчет важности этой работы. И я тоже бормочу какую-то чепуху. Затем я приступаю к работе.
Мне дают отпечатанный на машинке материал: интервью американских психологов с данным венгерским беженцем, имя которого зашифровано специальным кодом как Н-70М, Н-73М или Н-75М. Затем я наговариваю на диктофон мое заключение в качестве советского психолога. Потом мою диктовку перепечатывают на машинке и одну копию дают мне. Работаю я два дня в неделю, по четыре часа в день, за что мне платят так же, как моим американским коллегам. Работаем мы в отдельном помещении на первом этаже на 69-й улице, в трех кварталах от штаб-квартиры ФБР, где я уже побывал раньше. Забавное соседство. Случайное совпадение или какая-то закономерность?
Так работаю я себе и работаю, обогащаю американскую социологию – и архивы ЦРУ. А потом у меня маленький сюрприз. В один из кофейных перерывов приходит ко мне Анни, хорошенькая секретарша, работающая с нами. Анни мило улыбается и говорит:
– Грегори, у меня к вам маленькая просьба. Мы с мужем хотим детей, но они у нас не получаются. Поэтому мы с мужем решили, чтобы я забеременела от другого мужчины. Так вот... могли бы вы мне в этом помочь?
Откровенно говоря, я был немножко огорошен этой неожиданной просьбой. Если бы Анни просто хотела переспать со мной – это одно. Но делать ей ребенка – это совсем другое. Поэтому я смутился и отвечаю:
– Не знаю, что вам и сказать... Тут надо подумать...
– Хорошо, подумайте, – улыбается Анни. – До следующего раза.
У Анни очаровательное личико и совершенно белые волосы, почему она похожа на исландку. Но она говорит, что она еврейка. Фигура у нее немного бесформенная. На вид ей лет 20, а мужу лет 30. Муж тоже еврей, выглядит хорошо, похож на древнего ассирийца. И у мужа великолепная машина – спортивный "Мерседес".
Когда я пришел на работу в следующий раз, я даже забыл про странную просьбу Анни. Но она не забыла и напоминает мне:
– Ну, что вы там надумали?
– Знаете, это для меня слишком сложно, – ответил я почти автоматически. Просто я чувствовал, что это грязное дело, и лучше в это дело не вмешиваться. Кроме того, тогда у меня была постоянная русская подружка.
Позже, вспоминая этот инцидент, я иногда думал: "А может быть, что при помощи Анни просто хотели проверить меня? Жаль, что я отказался!". От этого чертова Корнеллского проекта всего можно ожидать. И сумасшедший дом или психиатрическая клиника у них тут же, рядом. Между психиатром и психопатом разница небольшая, это мы уже знаем. Статистика самоубийств говорит, что наибольший процент самоубийств приходится на докторов-психиатров.
В середине лета в нашем офисе появилась новая личность – эффектная девица по имени Крис. Говорит, что она студентка какого-то колледжа и решила поработать у нас во время каникул. Выглядит она как сексуальная бомба, и все время таскает с собой толстую книгу с провокационным названием "Секс во всем мире", словно она хочет соблазнить кого-то. Я поболтал с ней немножко, но дальше разговора дело не пошло. Но она явная соблазнительница. Только ей поручили проверять не меня, а кого-то другого, может быть тех венгров, которых мы обрабатываем.
Прошло несколько месяцев, и Крис тихо исчезла. Как пришла, так и ушла. Однажды в сентябре я работал до 2 часов дня, а потом пошел домой пешком по 69-й улице. Прохожу я мимо знакомого мне здания ФБР и вижу, что навстречу мне идет красотка Крис с какой-то подругой. Крис сделала вид, что она рада этой встрече, поболтали мы несколько минут и разошлись. Потом я оглядываюсь и вижу, что Крис с подругой заходят в двери штаб-квартиры ФБР. Заходят как к себе домой. И мне совершенно ясно, что они там работают. Но что делала Крис в Корнеллском проекте, об этом я могу только догадываться.
Хитрые органы, ЦРУ и ФБР, частенько употребляют женщин для своих целей. Так было в России и в Германии. И в Америке тоже. Ничто не ново под луной, как говорил генерал Максим Руднев, красный кардинал Сталина. Позже выяснилось, что из-за него я попал в этот Корнеллский проект.
Осенью 1958 года профессор Хинкле дал мне новое задание: он попросил, чтобы я продиктовал в магнитофон мою подробную биографию. Вроде того, что мы делаем с венгерскими революционерами-беженцами, но теперь о самом себе.
"Это уже ближе к делу, – думаю я. – С этого нужно было начинать, а вы этим кончаете".
Забавно, что, хотя в Мюнхене я 5 лет работал в отделе пропаганды ЦРУ, с меня ни разу не брали никаких анкет или моей биографии, а довольствовались тем, что я писал о себе в "Берлинском Кремле". Ладно, дам я им мою биографию. Мне стыдиться и скрывать нечего.
Когда я закончил диктовать мою подробную биографию, меня пригласил к себе профессор Вольф, президент Корнеллского проекта и одновременно директор психиатрической клиники Медицинского центра Корнеллского университета. Постепенно зашел разговор о моей второй книге, "Князе мира сего", которую я пишу сейчас, где главный герой Максим Руднев является большим чертом в КГБ и красным кардиналом Сталина.
– А этот человек существует в СССР? – спрашивает профессор Вольф.
– Этого я не знаю, – отвечаю я.
– Но вы о нем пишете.
– Так это же роман.
– Знаем мы эти романы, – качает головой профессор психиатрии. – Судя по вашей биографии, ваша мать была замужем два раза. Значит, ваш брат – это сводный брат, и фамилия у него другая. Скажите, а кем он был?
Я вижу, что профессор Вольф подозревает, что мой брат Сергей был большим чертом в КГБ, и это их очень интересует. Дело в том, что юношеские годы генерала КГБ Максима Руднева я действительно списал с моей жизни с Сергеем. Эти отрывки из моего романа печатались в прессе, и ЦРУ заподозрило, что у меня действительно есть брат, который является большим чертом в КГБ. Вот ЦРУ и натравило на меня всех этих психиатров.
– Так кем же был ваш брат? – настаивает профессор Вольф.
Не буду я их разочаровывать, думаю я, пусть поломают себе голову:
– Знаете, в русской эмиграции считается дурным тоном говорить о наших родственниках, оставшихся в СССР. Так как у них могут быть серьезные неприятности. Знаете, КГБ шутить не любит.
После интервью с профессором Вольфом я еще некоторое время анализировал венгерских революционеров. Всего я работал в Корнеллском проекте с 13 февраля 1958 года по 29 июня 1959 года, почти полтора года. На прощанье профессор Вольф дал мне вежливое благодарственное письмо, где воздавал хвалу за мою помощь в их научной работе. У меня по сей день сохранилась маленькая папка с материалами Корнеллского проекта.
А на самом деле они проверяли меня по заданию ЦРУ и ФБР, где их больше всего интересовал загадочный и таинственный генерал дьявола Максим Руднев, советник Сталина по делам нечистой силы, который нашел ключи познания ума и безумия, счастья и несчастья, жизни и смерти. Поскольку я списывал эту фигуру с жизни, с моего брата Сергея, то даже аналитики ЦРУ обманулись и охотились за призраком маршала госбезопасности СССР Максима Руднева. И не буду же я им говорить, что Сергей был просто горным инженером.
Некоторые вещи можно понять, только оглядываясь назад. Так было с Гарвардским проектом и комплексом Ленина. Подобная история и с Корнеллским проектом. Оглядываясь назад, могу сказать, что важнее и интереснее было не то, что я там говорил, а то, о чем я молчал и что, так или иначе, попахивало сумасшедшим домом, где командовал профессор Вольф.
Не буду же я им рассказывать путаную историю с моей чертовой невестой Наташей Мейер-Кларксон. А ведь все началось именно с нее. Давайте проверим еще разок, как все это было. Старый педераст Юрий Мейер и его дочка-лесбиянка Наташа. Мейер усиленно сватал меня к своей дочке, но все это было только для маскировки.
Я же, во-первых, обязательно хотел русскую невесту. А во-вторых, мне тогда, летом 1954 года, было уже 35 лет, и я немного нервничал насчет русской невесты. А тут вдруг Наташа Мейер, которой тогда было 22 года, начинает со мной флиртовать. Раньше только фыркала, а теперь сменила гнев на милость. Говорят же, что девичья душа как ветер в мае.
В результате я, не подозревая, что Наташа лесбиянка и все это – лесбийские игры, сделал ей предложение, которое она приняла. Затем, как полагается жениху и невесте, обнимались и целовались. Далеко не все знают, что среди проституток полным полно лесбиянок. Почитайте-ка "Яму" Куприна и соответствующую статистику. Но всего этого я тогда не знал. А Наташа все прекрасно знала.
Хотя внешне Наташа выглядела очень соблазнительно, особенно на пляже, полуголая, но внутренне, в душе, она была лесбиянкой активного, мужского, типа, что частенько связано с садизмом. Поэтому красотка Наташа была не только лесбиянкой, но еще и садисткой. Хотя на лбу у нее это не написано, но это чувствовалось. Даже родной отец при мне несколько раз называл ее "мерзавкой". Но сам я понял это слишком поздно. Ведь я знал эту семью в Мюнхене в течение 5 лет.
Будучи садисткой, моя невеста так меня запутала, что из-за нее я потерял хорошую работу, продал с большими потерями меблированную квартиру и автомашину, и оказался в Америке, как рыба на песке. А потом началась чертовщина. Тогда в Америке свирепствовал маккартизм, и по букве закона лесбиянку Наташу должны были бы выгнать с "Голоса Америки" и вообще депортировать. Но все получалось наоборот.
Начальник "Голоса Америки" Бармин резко встал на сторону Наташи. А потом выясняется, что и Бармин какой-то ненормальный: встретив молодую вдову старого еврея, он делает ей предложение фиктивного брака, потом эта фиктивная жена при родах умирает. В конце концов Бармин завершает свою карьеру в сумасшедшем доме, а Наташа, мужик в юбке, садится на его место и становится начальником русского отдела "Голоса Америки". Вот сюда бы профессора Вольфа с его сумасшедшим домом. Но тогда я молчал.
Или возьмем моего комиссара Алешу Мильруда. С одной стороны, он талантливый организатор. А с другой стороны, он психопат, который разрушает то, что он сам построил. Он выжал из американцев финансирование и создал хороший сатирический журнал "Сатирикон", где я был членом редколлегии. Но все держалось на одном человеке – очень талантливом карикатуристе Николае Менчукове, он же Олин, Ирколин и т.д., которого Алеша выкопал где-то в лагере ди-пи. Это был полуеврей и полный алкоголик, с которым я много самогона перепил. Наш "Сатирикон" процветал и шел, как пропаганда, в советскую зону Германии. Но потом еврей Алеша из-за какой-то чепухи, из-за денег, повздорил с полуевреем Менчуковым, который в результате ушел в запой, и наш "Сатирикон" закрылся. Кстати, бедный Колька, как многие талантливые люди, умер в сумасшедшем доме в Хааре около Мюнхена.
Когда "Сатирикон" закрылся, Алеша Мильруд выдумал новый фокус, как доить американцев, то есть ЦРУ: "Центральное объединение послевоенных эмигрантов из СССР", ЦОПЭ, где я стал президентом и главным редактором нашего журнала "Свобода", а затем и журнала на немецком языке "Антикоммунист". Мы шумели на всю Германию, и все шло прекрасно. Но потом история с Алешей повторяется. Он из-за совершенной чепухи повздорил со мной – и я ушел в неоплачиваемый отпуск. Чтобы оправдаться перед Вашингтоном, Алеша начал фантазировать и запутался во лжи. В результате я нежданно-негаданно оказался в Америке, и платить мне теперь будут в долларах.
– А какое у меня будет жалование? – спрашиваю я Алешу.
– Это ты договоришься в Вашингтоне, – отвечает мой комиссар.
Я спрашиваю в Мюнхене у знакомых американцев, на что я могу рассчитывать.
– Шестьсот долларов, – отвечают американцы.
Позже, когда в Вашингтоне дело дошло до подписания контракта и жалования, как принято в Америке, меня спрашивают:
– А сколько вы хотите?
– Шестьсот долларов, – отвечаю я.
Дядя из ЦРУ слегка перекривился, но возражать не стал.
В Мюнхене Славик Печаткин был гомосексуальным партнером Алеши Мильруда, делопроизводителем и также кассиром всего того шалмана, который создал Алеша и который внешне назывался ЦОПЭ, где я был президентом. Так вот, в Мюнхене кассир Славик улыбается и говорит мне:
– Знаешь, теперь ты получаешь больше Алеши...
И вместе с тем Алеша был моим непосредственным начальником! А у меня теперь жалование больше, чем у него. Для Алеши это, конечно, нож в сердце. Но все это в результате Алешиных фокусов и комбинаций. Теперь Алеша не знает, как бы от меня избавиться. И здесь на помощь ему приходит Наташа Мейер.
Алеша – опытный педераст и профессиональный разведчик, поэтому он знает всех своих собратьев в Мюнхене, в том числе и Юрия Мейера, и его соблазнительную дочку, которая теперь стала моей невестой и в которую я теперь серьезно влюблен. Для меня женитьба и брак – это самое важное решение в жизни. Для моей невесты – это просто грязная игра, временная маскировка. А для Алеши – возможность от меня избавиться. Он знает, что Наташа – это улыбающаяся гадюка и кончится все это плохо. Но для меня все это выяснилось значительно позже. И не буду я рассказывать все это профессору Вольфу, директору сумасшедшего дома.
Дело было слишком сложное и запутанное. Для примера таких невероятно запутанных ситуаций приведу историю Миши Дзюбы, который был моим вице-президентом, а после моего отъезда в Америку стал президентом ЦОПЭ...
Когда-то давным-давно, в 1950 году, когда Алеша только начинал свою карьеру в американской военной разведке Джи-2 на Галилей-платц 2, Алеша взял себе немку-секретаршу Пию. И здесь заработали законы тайного мира гомосексуалистов: педераст Алеша взял в секретарши лесбиянку. Хотя внешне Пия выглядела как сверхженщина, но в действительности она лесбиянила со своей подругой Френсис Занд, которая была также нимфоманкой и спала со всеми мужчинами, кому только не лень, в том числе и со мной.
Затем Алешина секретарша Пия, хотя и лесбиянка, вышла замуж за Федора Арнольда, представителя ЦОПЭ в Берлине, и родила ему дочку Таню. Пока Федор представлял ЦОПЭ в Берлине, его жена Пия Арнольд продолжала лесбиянить в Мюнхене и таким образом соблазнила Сюзанну, жену Миши Дзюбы. В результате Сюзанна запсиховала, стала угрожать мужу разводом, потом сделала попытку самоубийства и, в конце концов, попала в сумасшедший дом, где она сидела 3 или 4 месяца. А Пия Арнольд бросила мужа, взяла дочку Таню и уехала в Голливуд, где вышла замуж за какого-то киношного еврея и даже сделала себе карьеру в американском кино. А Федора Арнольда от всего этого разбил паралич, он катался в кресле с колесиками и работал на радио "Немецкая волна".
Когда я уезжал в Америку, я подарил Мише Дзюбе мой браунинг. Но, вместо того чтобы отстреливаться от советских агентов, Миша стал угрожать этим браунингом Алеше Мильруду. Поэтому решили отправить Мишу в Америку, где членом ЦОПЭ и представителем ЦОПЭ в США был Владимир Юрасов-Рудольф-Синельников, который теперь оперировал на Радио "Свобода" как подполковник Панин. Володьку попросили, чтобы он помог Дзюбе на первых порах в Америке. Володька встретил Дзюбу, расспрашивал его обо всем, что только возможно, дружески выпивал с ним, а потом донес на него в ФБР, что у Дзюбы беспорядок с фамилией, что раньше он был не Дзюба, а Щеглов или Крылов, в общем, какая-то птичья фамилия.
У Володьки Юрасова заговорила душа проститутки, хотя и педерастичной проститутки. Он был стукачом в советском концлагере, и в Америке он тоже стучал на всех и вся. Из-за путаницы с фамилией Дзюбу начали таскать в ФБР. Тогда Дзюба обратился за помощью к Володьке Юрасову. И тут Володька выкинул такое сальто-мортале: сначала он донес в ФБР на меня, а теперь он сказал Дзюбе, что в ФБР на Дзюбу донес Климов. Обычный трюк уголовников. От такой помощи бедный Дзюба окончательно запутался, а тут еще дома сидит полусумасшедшая жена Сюзанна с 10-летней дочкой. В результате Дзюба плюнул на всю эту политику-малитику с ЦОПЭ, ЦРУ и ФБР, он уехал подальше от Нью-Йорка, в штат Нью-Джерси, и стал маляром, стал красить дома.
Конечно, как говорят психиатры, это случай клинический. Но не буду же я рассказывать это профессору Вольфу. Это слишком сложно даже для директора сумасшедшего дома.
В связи с делом Пии Арнольд, которая соблазняла в лесбиянство жен других сотрудников ЦОПЭ, здесь следует сделать важное напоминание. Когда доходит до развода мужа с женой, обычно говорят о "втором мужчине", как в знаменитой "Анне Карениной" графа Толстого. И, как правило, никому и в голову не придет, что здесь замешана вторая женщина, хотя в жизни это встречается довольно часто. Вспомните 47% замужних женщин доктора Виттельса, которые, так или иначе, в латентной, открытой или подавленной форме, знакомы с гомосексуальностью.
А если кому-то этого мало, то я напомню еще Папу Римского Льва XIII, который в 1884 году выпустил энциклику, то есть письмо к миру, где прямо говорит, что половина людей живет под Богом, а вторая половина – под сатаной. Но об этом же говорит и статистика доктора Виттельса. Знаете, раньше была мистика, а теперь статистика.
Посмотрим на мою личную коллекцию женщин такого типа. За примерами мне далеко ходить не надо. Такой была моя собственная жена Киса. Правда, она была подавленной лесбиянкой пассивного типа, как и жена Дзюбы. А соблазнила и "испортила" мою Кису наша хорошая знакомая Лиля Кудашева, фальшивая баронесса и настоящая бандерша. Потом Киса жила вместе с лесбиянкой Леночкой Мильчиной, которая работала резиновым членом. Затем Киса путалась с похожей на корову лесбиянкой Валей Ивановой-Мушинской-Коваленко, бесплодной дурой, которая в ярости звонила мне и угрожала, что она оторвет мне х... и я... Все это когда-то были наши хорошие знакомые, и все замужем. Только с мужьями у них что-то не клеилось.
Младшая сестра моей Кисы, Милка, моя свояченица, не отставала от своей старшей сестры. Милка, после грязного развода с мужем, занялась тем, что соблазняла в лесбиянство других жен наших общих знакомых – миленькую Ольгу Буш, которую мне очень жалко, и Нинку Ренко. Но эта Нинка такая пройдоха, что жалеть можно только ее мужа Жоржа. Здесь надо заметить, что все это происходит в семьях. Поэтому в доброе старое время Инквизиция жгла ведьм целыми семьями. И товарищ Сталин не отставал от Инквизиции: во время Великой Чистки, в 1935-1938 годах, когда уничтожали троцкистов и ленинцев, мужей расстреливали, а жен и детей ссылали в Сибирь.
Конечно, аферы по соблазнению чужих жен делались в глубокой тайне. Ведь если поймают, то за это могут и побить, а иногда и убить. Вот вам конкретный пример: "Убийство Инги Ворониной (Артомоновой), чемпионки мира (1957-1958) в скоростном беге на коньках. Ее муж, Геннадий Воронин, тоже конькобежец, застал свою жену в объятиях другой олимпийской чемпионки, Галины Чудиной, которая была гермафродитом или лесбиянкой, и убил жену. Он был осужден и погиб в тюрьме" (из газеты "Семь дней", Нью-Йорк, №1, 4.11.1983, с. 53).
Возможно, что я уже упоминал этот печальный эпизод. Ну что ж, повторение – мать учения. Это лучше, чем убивать лесбиянок. Тем более если она олимпийская чемпионка.
Теперь вернемся к нашему Корнеллскому проекту, и почему я там молчал. За все 5 лет моей работы в американской пропаганде самой яркой фигурой там был мой комиссар Алеша Мильруд, который уверял, что он мой лучший друг. Но потом выяснилось, что Алеша – педераст и психопат, который на крючке у КГБ. Дело невероятно запутанное. Алеша женат, но употребляет не жену, а своего помощника Славика Печаткина, а жена служит ему только для маскировки. Кормит Алешу ЦРУ, а доит Алешу КГБ. А я – посередке всей этой путаницы. И долго я ничего этого не понимал.
На меня свалилось слишком много всяких загадок. Сначала история с моей невестой, которая оказалась лесбиянкой. Затем начальник "Голоса Америки" Бармин, который тоже оказывается каким-то ненормальным и резко становится на сторону лесбиянки Наташи. Потом мой комиссар Алеша оказывается педерастом, что в ЦРУ строжайше запрещается, но для него делается исключение, он принадлежит к той странной категории людей, которых называют "непотопляемыми" или "неприкосновенными".
А жизнь подбрасывает мне все новые загадки.
Иду я по Бродвею и встречаю полковника Позднякова, который когда-то был адъютантом у генерала Власова, потом работал в американской разведке, занимался там всякими аферами и в результате попал у американцев в черный список. И вспоминаю я, как этот Поздняков усердно приглашал меня ловить рыбку на советской границе: у него там, дескать, знакомая баронесса, у которой собственное озеро. Ночь, луна, ящик водки, будем на этом озере уху варить и рядом – советская граница. Все это очень подозрительно.
Теперь же, на Бродвее, полковник Поздняков встречает меня с распростертыми объятиями:
– Григорий Петрович! Как я рад Вас видеть! Пошли ко мне, я познакомлю Вас с моей новой женой. И я как раз красной икорки купил, закусим. Я тут рядом живу.
В Мюнхене у Позднякова была молодая и красивая жена Нина, которая прославилась тем, что в возрасте 16 лет сбежала из дома с 60-летним знаменитым оперным певцом Смирновым, а потом вышла замуж за 50-летнего Позднякова, который был вдвое старше ее. Затем, родив 2 детей, Нина развелась с мужем и стала алкоголичкой. А детей отдали бабушке.
Теперь же полковник Поздняков знакомит меня со своей второй женой. Это 50-летняя еврейка, у которой необычная специальность: она инструктор в специальной школе для дефективных детей. А своих детей у нее нет.
А я смотрю на полковника Позднякова и вспоминаю, что после моего отъезда из Мюнхена немецкая полиция арестовала ударную группу советских агентов-уголовников, засланных из советской зоны Германии, которые должны были похитить трех человек: меня, полковника Позднякова и моего вице-президента Кронзаса, который тоже усердно уговаривал меня поехать на рыбалку, типа: "ночь, луна, ящик водки и рядом – советская граница". Но рыбка не клюнула.
Тогда послали в Мюнхен ударную группу, которую арестовала немецкая полиция. Захватили автомашину из советской зоны, пистолеты, специальные шприцы для усыпления. Дело было громкое, и об этом официально сообщалось в газетах. Лисьи игры между КГБ и ЦРУ. А посреди этой паутины, как паук, сидит мой комиссар Алеша, на котором висит старое дело о погибших НТСовских парашютистах. Но Алеше все как с гуся вода.
Все это было для меня слишком запутанно, слишком сложно и непонятно. И у меня был хороший урок: когда-то я столкнулся с советской властью в лице майора Еромы, который был парторгом, парторгом Правового, то есть юридического управления Советской военной администрации в Германии – и который украл у меня мотоцикл. Крупный партиец оказался вором. А я сдуру, да сдуру (!!!), по букве закона подал рапорт начальству. И наказали не вора-парторга, а меня – и отправили меня, как в ссылку, обратно в советскую Россию! О, как я потом раскаивался за эту глупость. Подобный урок я получил и от американских воров в концлагере "Кэмп Кинг". Когда я случайно обозвал воров ворами, воры обиделись и арестовали меня во второй раз, а потом отвезли меня назад на советскую границу, где чуть было не выдали меня, политического беженца, советским властям. Поэтому в деле с моим комиссаром Алешей, когда в третий раз складывалась подобная ситуация, спорить с властями мне не хотелось. Как говорится, пуганая ворона куста боится. Потому я и не рассказывал эту путаную историю с парашютистами профессору Вольфу.
После моего отъезда из Мюнхена в Америку в сентябре 1955 года в ЦОПЭ начались всякие пертурбации, в результате чего "Центральное объединение послевоенных эмигрантов" переименовали в "Центральное объединение политических эмигрантов". Журнал "Антикоммунист" на немецком языке, где я был главным редактором, закрыли, так как теперь никто из актива ЦОПЭ не знал немецкого языка. А вместо журнала "Свобода" теперь стал выходить раз в год литературный альманах "Мосты", чтобы подсовывать его советским туристам, артистам и КГБистам.
А дело в том, что "послевоенные эмигранты", то есть перебежчики, теперь вместо того, чтобы "искать свободу на Западе", вдруг стали уходить с Запада назад, в СССР. Майор Ронжин... Медвежатник, который дрессировал медведей в советском цирке... Лейтенант Овчинников... А ведь такое возвращение означало 10 лет концлагеря или расстрел.
Мне особенно жалко лейтенанта Овчинникова. Он честно работал в ЦОПЭ и на Радио "Свобода", а также писал свои мемуары. Но в этих мемуарах он отрицательно отзывается о евреях, с которыми ему пришлось иметь дело в СССР. Тогда его приглашает начальник мюнхенского отдела "Голоса Америки" Чарли Маламут, еврей, троцкист и переводчик книг Троцкого, и говорит:
– Вы тут плохо пишете о евреях. Этого писать нельзя!
– Почему нельзя? – уперся Овчинников. – Ведь это правда!
– Это антисемитизм, – поучает Маламут. – Вычеркните это!
– Вы зазываете нас по вашему "Голосу Америки", чтобы мы приходили сюда и говорили здесь правду. А когда я пишу правду, вы говорите мне "нельзя".
Так они ни до чего и не договорились. После этого с Овчинниковым говорит Алеша Мильруд, который за кулисами командует ЦОПЭ. И опять Овчинников не сдается. Тогда Мильруд дружески советует:
– Знаете, за это вам могут и в Мюнхене голову открутить.
Конечно, это была пустая угроза, просто психологический нажим. Но после этого лейтенант Овчинников задумался. Он ушел из ЦОПЭ, потом работал на Радио "Свобода". Но и здесь сплошь все начальство из евреев. Хотя Овчинников был первоклассным пропагандистом, но, в конце концов, он не выдержал и говорит своим друзьям:
– Если мне здесь голову открутят, так пусть меня лучше свои расстреляют!
И он вернулся назад, в СССР. Как обычно, сначала ему обещали, что "Родина вас простила", а потом дали 10 лет концлагерей, которые он отсидел полностью.
Много лет спустя, в 2003 году, я получил из Москвы и прочел ту книгу, которую лейтенант Овчинников пытался писать в 1956 году и которую ему тогда написать не дали Маламут и Мильруд. Это книга И.В. Овчинникова "Исповедь кулацкого сына", издательство "Десница", Москва, 2000 г., 367 с., тираж 3000 экземпляров. Читать эту книгу очень тяжело. Но это – судьба миллионов раскулаченных крестьян и их детей.
А с Чарли Маламутом, начальником мюнхенского отдела "Голоса Америки", вскоре начало твориться что-то странное. Он вдруг начал менять себе квартиры и скрывать свой адрес и телефон ото всех сотрудников. Постепенно у него развилась тяжелая мания преследования, и его отправили на лечение в сумасшедший дом в Америке. Говорили, что столкновение между Маламутом и Овчинниковым из-за призрака антисемитизма было уже началом этой мании преследования. Сначала – мания величия в форме троцкизма, а затем – мания преследования в виде антисемитизма. Так или иначе, Маламут помер 13 июля 1965 года, и из-за этих "13" пошли слухи, что он был масоном-сатанистом и нарочно повесился 13-го числа, так как это чертова дюжина, и тогда он попадет в точности туда, куда ему нужно. Ведь мания величия и мания преследования – это как родные сестры.
Подобная история произошла и в ЦОПЭ. Мильруд пристроил на работу в бухгалтерии ЦОПЭ пожилого эстонца по фамилии Ванагс. И вдруг этот Ванагс заболел не только манией преследования, но сразу и манией величия – и его пришлось отправить в сумасшедший дом в Мюнхене. И тут вспомнили, что Ванагс с улыбкой рассказывал сотрудникам, что в молодости он совокуплялся с ослицей и с отцом Алеши Мильруда, который был редактором газеты "Сегодня" в Риге. Поэтому Алеша и помогал ему на старости лет.
Чтобы фирма выглядела солидно, представителем ЦОПЭ в Вашингтоне сделали старого педераста Юрия Мейера, моего неудачного тестя. А представителем ЦОПЭ в Нью-Йорке сделали известную лесбиянку Нину Берберову, полуеврейку и полуармянку, которая позже прославилась тем, что написала книжку о масонстве в русской эмиграции, где с удовольствием оплевывала всех своих личных врагов. Поскольку редактор "Нового русского слова" отказывался печатать ее глупую писанину, она в отместку привела даже членский номер его масонского билета.
Потом Алеша Мильруд перебрался из Мюнхена в Вашингтон. Говорят, что он сбежал из Мюнхена, так как следующий президент ЦОПЭ, Миша Дзюба, угрожал ему тем браунингом, который я подарил ему. И опять виноват был сумасшедший дом, в который попала жена Дзюбы, Сюзанна, которую соблазнила в лесбиянство секретарша Мильруда Пия.
Перебравшись в Вашингтон, Мильруд принялся за свое старое дело – доить ЦРУ для своих фокусов в области пропаганды, чему он научился в свое время в гестапо. На этот раз Алеша выдумал "Международное литературное содружество", которое будет печатать советских диссидентов, тех непризнанных гениев, которых в СССР сажают в дурдома. Редколлегия состояла из двух человек: Глеба Струве и Бориса Филиппова. Глеб Струве был профессором русской литературы в Калифорнии, он будет служить для рекламы и маскировки, а всю работу будет делать Борис Филиппов, мелкий бумагомаратель, живущий в Вашингтоне.
Насчет Филиппова заглянем-ка в мою картотеку.
1. Коля Лясковский с "Голоса Америки" говорит (30.3.1958), что Борис Филиппов жаловался ему, что кто-то написал на него донос, что он, Филиппов, совокуплялся с собакой. Поэтому его, Филиппова, якобы не взяли на работу в "Голос Америки".
2. "Когда я освободился в 1941 году из Ухтпечлага НКВД" (Б. Филиппов в "Новом русском слове" – 11.3.1979). Значит, он сидел в концлагере. Но за что?
3. Ему помогли приехать в США Борис Николаевский и В.М. Зензинов (НРС, 17.1.1982). Но это два больших масона. Минус.
4. Он всячески и многократно расхваливает поэта Николая Клюева, который был в молодости послушником в Соловецком монастыре, потом сектантом-хлыстом, бегуном-нетовцем (нет документов), потом революционером-социалистом (за что сидел в 1905 г. в тюрьме), в 1919 году был членом партии большевиков (вскоре исключен). Он крутился с поэтами-декадентами и больше всего любил педераста Верлена, воспевал пол – в его отклонениях (Б. Филиппов в НРС, 21.10.1984). Клюев был педом и был ликвидирован в 1937 г. Минус.
5. В НРС 11.1.1986 Филиппов опять воспевает и оплакивает Клюева: "...Клюев в 1905 году "участвовал в революционной агитации среди крестьян... Поэт на собраниях крестьян и рабочих призывал к неплатежу податей, к уклонению от воинской повинности и прямо к свержению царской власти". Минус!
6. В НРС 27.9.1986 Филиппов расхваливает роман "Странствования и приключения Никодима-старшего" А.Д. Скалдина (1885-1943). Но это явный бред сумасшедшего. Скалдин умер в ссылке. В работе Филиппову помогает Леонид Натанович Чертков.
Судя по всему этому, Борис Филиппов в душе явный дегенерат. И на этот раз Алеша Мильруд взял себе то, что ему нужно.
Профессор Глеб Струве – это гусь покрупней, чем Филиппов. Это гусь марксистский и масонский. Родоначальник этого рода – Петр Бернгардович Струве был изобретателем "легального марксизма", которого Ленин называл "услужливым дураком". Чтобы познакомиться с этим "услужливым дураком" поближе, я беру книжку А. Тырковой-Вильямс "На путях к свободе", Нью-Йорк, 1952. Автор в свое время была членом ЦК кадетов и депутатом Государственной Думы.
В то время нашумела книга М. Нордау о дегенерации, она вызывала споры. И вот в такой спор врывается марксист Петр Струве и вопит:
– Как нет вырождения? Да вы посмотрите на меня, на мои уши! (с. 40)
Затем описывается смерть марксистки Лиды Туган-Барановской: "Ей было 30 лет. Умерла она от злокачественной анемии. Ей страстно хотелось иметь детей. Она несколько раз была беременна и каждый раз, на восьмом месяце, выкидывала мертвого ребенка. Доктора предупреждали, что ей нельзя быть беременной, что это опасно для ее жизни. Еще раз попыталась она стать матерью. Опять недоносила. Преждевременные роды вызвали острую анемию. Она умирала медленно..." (с. 44)
Кстати, жена Ленина, Надежда Крупская, тоже была в этой шайке дегенератов, она была близкой подругой юности автора этой книги, Ариадны Тырковой, брат которой в царское время был осужден на пожизненную ссылку в Сибирь как террорист. А сын автора, параличный Аркадий Борман, позже работал на "Голосе Америки". А всем этим заправляли Гарвардский проект и комплекс педерастии Ленина, то есть тот самый библейский князь мира сего. Если безбожники, вроде Ленина, уверяют, что Бога нет, то уж без этого князя тьмы никак не обойдешься. Только не все его видят.
В этой книжке мадам Тыркова сама пишет, что правые обзывали кадетов жидомасонами, да и ее лично величали в печати жидомасонкой (с. 302). Но она помалкивает, что она была замужем за евреем Борманом. А познакомил меня с ней старый педераст Юрий Мейер, монархист, дочка которого позже тоже вышла замуж за еврея.
На этой моей книжке есть такой автограф: "Василию Петровичу Климову, с наилучшими пожеланиями. Ариадна Тыркова-Вильямс. – 15.10.1954. – Н.-Й. – Спасибо за книгу". В этой короткой надписи старая ведьма умудрилась сделать три ошибки: она перепутала мое имя, дату, и никакой книжки я ей не давал. Похоже, у нее уже заходил ум за разум. И у нее определенно была мания величия: она восседала в деревянном кресле, сделанном наподобие трона, где в головах был намалеван какой-то герб. Эта полусумасшедшая старуха послужила мне прототипом для одной из героинь моего романа (см. "Имя мое легион", Краснодар, 1994, с. 244-246).
Но вернемся к профессору Глебу Струве, которого мой комиссар Алеша Мильруд употреблял для своих очередных фокусов в виде "Международного литературного содружества". Ознакомившись с его марксистскими корнями, можно смело сказать, что это был человек бионегативный. И вот заключительный аккорд из журнала "Нива": "Струве сотрудничал с Б. Филипповым, который на деньги ЦРУ выпустил книжонку своих стихов, где лирически описывает, как "скелет целует зад трупа" ("Нива", осень 1985, с. 95). В психопатологии это называется труположеством, а в литературе – декадентством.
На этом я заканчиваю описание тех героев психологической войны, при помощи которых ЦРУ долбало и, в конце концов, раздолбало советскую власть. Заодно вы видите здесь тех героев русской революции 1917 года, которых неизвестно почему расстреливали во время Великой Чистки 1935-1938 годов. Недаром богословы говорят, что дьявол склонен к самоуничтожению...
На днях мне звонил читатель из Москвы. Говорит, что он защитил кандидатскую диссертацию. По криминалистике. На основании моих книг. А сейчас пишет докторскую диссертацию. По криминалистике. На основании моих книг.
Ну что ж, значит, недаром сижу я и в 85 лет выстукиваю одним пальцем на машинке эту мою исповедь. И моей машинке тоже 52 года – моя боевая подруга из времен психвойны, или войны психов. Потому не хочу менять ее на компьютер. Я человек консервативный. Как говорят, однолюб. За веру, царя и Отечество!
21 января 2004 г.
Следующaя глaвa
Перейти к СОДЕРЖАНИЮ